Текст: Игорь Вирабов

Сегодняшнего дня случилось необыкновенное приключение. Так начинает свои "Записки" гоголевский чиновник Поприщин. Он известен тем, что разговаривал с собачкой Меджи и верил, что завтра в семь часов земля сядет на луну. Поприщин был серьезный человек и чувствовал себя испанским королем, и даже стал подписывать чиновные бумаги - не именем столоначальника такого-то, а "Фердинанд VIII".

И все же речь сейчас совсем не про него. И приключение по нашим временам уже вполне обыкновенное.

В Италии «пересобрали» Гоголя

И только потому, "що вiн писав росiйською" (по-русски, то есть).

Слова министра тут же стали комментировать, цитировать. С ним стали спорить и доказывать. Кто-то сейчас же вспомнил, что в духоподъемном "Тарасе Бульбе" слово "русский" повторяется двадцать четыре раза. Кто-то привел письмо от Гоголя - Николай Васильевич просил знакомых, чтобы перестали взвешивать, сколько в его душе "хохлацкого" и "русского": "обе природы" неразрывны, "слишком щедро одарены" и "должны пополнять одна другую".

Заговорили, загалдели.

День рождения Гоголя

Все понимают, что переливают из пустого в порожнее. Ни здравый смысл, ни аргументы ни при чем. Тут даже нет, по сути, и предмета спора. Речь не о любви, не о культуре, даже не о Гоголе. Во время фейков и словесных провокаций главное - чтоб булькало. Понятно, для чего это министру - политика зудит, он делает свою работу, метит территорию и расставляет вешки. Разумеется, все так и было. Гоголь пострадал от рук агрессоров, которые жестокой ночью тайно вывезли писателя с Полтавщины, заставили писать по-русски, злонамеренно назвали классиком. Эти новые, на первый взгляд, нелепые лекала - для новых, необремененных поколений. Думаете, чушь? Да шаг по шагу - свыкнутся.

А Гоголь что? А Гоголю не привыкать: он всякого наслышался.

Да и его Поприщин подтверждает: "Садись, мой ямщик, звени, мой колокольчик, взвейтеся, кони… Вон небо клубится передо мною… с одной стороны море, с другой Италия; вон и русские избы виднеют. Дом ли то мой синеет вдали? Мать ли моя сидит перед окном? Матушка, спаси твоего бедного сына!"

А знаете ли, - добавляет он, - что у алжирского дея под самым носом шишка?

Конечно, это все детали и предмет договоренностей. Другое важно. Вдруг откроют книги? Прочитают - и?

* * *

И тут окажется: одно из двух - либо "Гоголь", либо "Европа".

Когда-то автор "Мертвых душ" и "Ревизора" - на пике славы - измучившись со вторым томом своего романа, взялся за исповедь. Мучительную и важнейшую для понимания пути писателя. Книга вышла - о выборе России: Запад или Восток, своим путем или в хвосте Европы. На этом, собственно, случился весь сыр-бор у Гоголя со всеми. Главное, с Белинским . Вышел по сути спор о том, как надо правильно любить Россию.

Про "Выбранные места из переписки с друзьями" уже в двадцатом веке точно напишет поэт Владислав Ходасевич : "Когда-то Гоголь весело наблюдал, как черт вносит в мир путаницу, и утешался воображаемым зрелищем кузнеца Вакулы, шутя ловящего черта за хвост. С течением времени необходимость поймать, обличить, закрестить беса, живущего в нем самом и во всей России, стала для него единственным жизненно-литературным подвигом, не совершив которого, жить стало для него немыслимо".

Гоголь все время повторяет в книге и в письме Белинскому слово "примирение".

Дело литератора - служение "высшей примиряющей истине, а не вражде, любви к человеку, а не ожесточению и ненависти".

Умение "только печалиться да раздражаться слухами обо всем дурном, что в России ни делается, - это еще не любовь" к России.

Если бы "те, которые имеют влияние на общество", не желали разрушения "само собою умирилось бы общество" - в том, что касалось "политических событий". Дело не в том, что обществу лечение не нужно - все наоборот. Но важна по Гоголю система ценностей - и в ней на первом месте нравственность, любовь и вера: что в голове и за душой. Без этого все остальное невозможно: это дорога к разрушению, тупик.

"Когда Россия молилась, то она спасалась. Она помолилась в 1612, и спаслась от поляков; она помолилась в 1812, и спаслась от французов". Но тут у Гоголя не только мистика. Кто-то, конечно, молится - но его волнуют те, кто в это время озабочен только лишь "комфортами, которыми наделила нас эта бестолковая европейская цивилизация".

И, между прочим, Гоголь написал - как будто впрок. Заглядывая в будущее. Не хуже манифестов наших дней: "Даже честные и добрые люди между собой в разладе. Велико незнанье России посреди России. Все живет в иностранных журналах и газетах, а не в земле своей. Город не знает города, человек человека; люди, живущие только за одной стеной, кажется, как бы живут за морями".

Но это все было в письме, которое он не послал Белинскому: порвал и спрятал. Послал короткое и примирительное. Признал, что где-то, может быть, переборщил. И пожелал "неистовому Виссариону" "спокойствия душевного, без которого нельзя действовать и поступать разумно ни на каком поприще".

"А покамест помните прежде всего о вашем здоровье".

Подлинник знаменитого письма Гоголя Подлинник письма Гоголя Белинскому об «Избранных местах из переписки с друзьями»: «Я прочел с прискорбием статью вашу обо мне…»

Спор оказался совершенно на опережение - с прицелом в двадцать первый век. Критик ответил Гоголю знаменитым письмом - не церемонясь в выражениях, чем вызвал в прогрессивной публике восторг. "Ваша книга есть плод умственного расстройства, близкого к положительному сумасшествию". Спасение России не в мистицизме, аскетизме и пиэтизме, а "в успехах цивилизации, просвещения, гуманности". "Ей нужны не проповеди (довольно она слышала их!), не молитвы (довольно она твердила их!), а пробуждение в народе чувства человеческого достоинства" . Здесь "люди торгуют людьми" - не придумав себе даже такого "оправдания, каким лукаво пользуются американские плантаторы, утверждая, что негр - не человек ". А может Гоголь просто хочет - написал Белинский - выслужиться перед государем?

Физический недуг как раз Белинского и подкосил: он вскоре умер. Гоголь протянул еще пять лет. Оба сгорели - и от болезней, и от силы страсти. Осталось убеждение, внушенное Белинским: настоящий Гоголь - злой сатирик, а все, что было после "Мертвых душ" - противоречит его гению. Но очевидно: спор не завершен.

По-прежнему, одни вслед за Белинским видят спасение в "европейском выборе". По-прежнему, другие, вслед за Гоголем, повторяют про "особый путь". Правда, по-прежнему, ни те, ни эти не очень понимают, а куда в конце концов они хотят прийти.

Придется выбирать. А так-то что ж, пожалуйста, берите и читайте.

Кем еще из классиков мы можем "поделиться"?

1. Александр Пушкин . Великий абиссинский (эфиопский) поэт. Другая версия: великий камерунский. Прадеда Александра Сергеевича - Абрама (Ибрагима) Ганнибала - взяли в плен турки. Из Константинополя в Москву его привез русский посол. Крестным отцом у принявшего православие Абрама стал Петр I . Если эфиопы не поделят с камерунцами - Пушкина можно сделать и "великим итальянским". Он сочинял и про Сальери, и стихи из вымышленного Пиндемонти.

2. Михаил Лермонтов . Великий шотландский поэт. По отцовской линии предком поэта был Томас Лермонт, легендарный шотландский бард XIII века, воспетый Вальтером Скоттом .

4. Владимир Даль . Великий датский (немецкий, французский) литератор и этнограф. Отцом у автора "Толкового словаря живого великорусского языка" был датчанин Иоганн Христиан Дал, служивший у Екатерины II придворным библиотекарем. У матери - Марии Фрейтаг , обрусевшей немки - в роду были еще французы-гугеноты.

6. Александр Блок . Великий немецкий поэт. Прапрапрадед по отцу, фельдшер Людвиг Блок , женатый на дочери булочника Сусанне Катерине Зиль , жил в немецком городке Демитц на берегу Эльбы. Прапрадед Иоганн Фридрих , учился медицине в Ростоке и Берлине. На русской службе стал Иваном Леонтьевичем. Можно назвать Блока и великим скифским поэтом - сам же признавался: скифы, азиаты мы, и мнем ковыль.

P.S. А Грибоедов похоронен в городе Тбилиси рядом с красавицей-женой Нино. Значит, грузинский драматург? А от Паустовского была без ума Марлен Дитрих - чем он не немецкий писатель? А деда автора "Теркина" - Гордея - после службы в Польше прозвали "пан Твардовский", так что внук, Александр Трифонович, поэт немного польский? Эренбурга, Бабеля и Мандельштама можно, разумеется, назвать великими израильскими. Великий Томас Манн говорил: попади он на необитаемый остров, он хотел бы взять с собой "Отцов и детей" Тургенева. А Виардо? Тургенев , стало быть, и немец, и француз. Так - до бесконечности.